void

Через неделю Толька украл ключи. Мы собрались вечером на пляже и открыли двери ангара. Внутри стояли самолёты, как на картинках – много, двенадцать штук. Толя сразу же полез в ближайший, и несколько минут провозился, открывая стекло. Рената схватила меня за руку:
– Денис, верни его! Он сейчас улетит.
Я только покачал головой. Папа рассказывал, что самолёты взлетают с той бетонной полосы.
Тогда Рената крикнула Тольке:
– Дурачок! Слезай оттуда, а то что-нибудь сломаешь! Знаешь, как тебе влетит!
Тот не отвечал, роясь в кабине. Рената разозлилась, вырвалась и полезла наверх, но в этот момент самолёт тихонько загудел. Взметнулась пыль, из отверстия на конце потёк воздух.
– Толька, выключай! – крикнул я, – Авария будет!
Он высунулся из кабины, сияющий, и крикнул:
– Не будет! Это холостой режим. Проверка двигателей. Я читал к нему книгу, лётное руководство, у твоего папы свистнул!
Почему-то я обиделся на папу, хотя он и был не при чём.

Следующий месяц мы с Толькой по ночам бегали к самолёту. Ренату с собой не брали, слишком она нервничала, и даже не говорили ей ничего. Она всё равно догадывалась, и злилась, глядя на нас:
– Опять вы ночью туда ходили!
– Сама ты ходила! – врал Толька, – Мы с Денисом в карты играли. Он меня игре научил, “Дурак” называется.
Рената недоверчиво косилась на меня и спрашивала:
– А почему не позвали?
– Девчонкам в неё нельзя!
– Как это нельзя?
– А вот так нельзя, игра “Дурак” называется. У девчонки знаешь, как будет?
– Как? – спрашивала Рената, попавшись на крючок.
– Ду-ура! – хохотал Толька. Она краснела, била его кулачком в бок и уходила.
Я опасался, что она донесёт взрослым, но Толька и думать не хотел об этом.
– Не скажет, – говорил он, держа в руках сухую бумагу с рисунком приборной панели, – Она честная.
– Из вредности скажет, – предлагал я.
– Что не полетит?
– Что ты полетишь.
Толька улыбался.
– Я вас потом заберу, – говорил он, – Найду, где есть люди, прилечу с ними и заберу.
Мы как-то молча решили, что он уж точно полетит теперь, когда разберётся с управлением. Я никогда не соглашался, и надеялся, что Толька передумает, но так получалось. Уж слишком хорошо всё складывалось.
– И чего говорят, что сложно? – удивлялся как-то он, сидя в кабине – Рулём вертишь и едешь, как на тракторе.
У Толиной мамы в сарае стоял трактор – огромная машина с ковшом впереди. Трактор водил Толин папа, пока не умер, а потом старший брат. Раньше я жутко завидовал Тольке, поскольку он часто катался на тракторе, но потом он прокатил меня и стало скучно.
– Даже проще! – радовался Толька, – Смотри, смотри, как я еду! Смотри, сейчас разворачиваться буду.
– Папа говорил, что дети тоже воевали, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать, – Может, самолёты для детей простыми делали, чтобы не обучать.
Толька повернул руль влево, и самолёт чуть не съехал с шершавой дорожки в грязь. Тихо звякнул колокольчик, потом ещё раз.
– Само за дорогой следит!

Другой раз мы оставались в ангаре, и Толя часами проводил в кабине, возясь с управлением и изучая приборы. Я сидел позади него и молчал, стараясь не мешать.
– Это обучающий режим, – объяснил он как-то, – Смотри, я верчу рулём, и самолёт на картинке наклоняется. Это как бы по горизонту. А вот альтиметр, высоту показывает. А вот наклон вперёд-назад. А можно нажать вот так…
Он нажал что-то, и картинка на панели сменилась другой. Появилось нарисованое поле, с нарисованной серой дорогой на нём. Я перевесился через кресло, разглядывая рисунок.
– Не лезь, у тебя самого такое же! – увлечённо сказал Толька, и двинул рычаг вперёд, – Это тренировка такая. Как будто по-настоящему летаешь. Смотри, как я могу…
Дорога на картинке побежала на нас, замелькала и вдруг ушла под ноги. Стало видно горизонт и нарисованные холмы. Вдалеке светило яркое солнце, слепя глаза. Я на всякий случай выглянул и убедился, что мы по-прежнему на земле и в тёмном ангаре.
– Круто! – сказал я, вернувшись, – Давай Ренатке покажем.
Толька поморщился.
– Не надо, она ругаться будет, – ответил он, – Что мы опять сюда ходили. Лучше потом.
– Мы с ней совсем водиться перестали. Не гуляем, в гости не ходим, только на уроках встречаемся.
– Потом погуляем, – сказал Толька, – Сейчас совсем некогда.
– Ты улетишь потом. Сам же говорил.
Толька вздохнул.
– Ну значит, когда вернусь, – ответил он, озабоченно потянув на себя руль. Земля на картинке ушла ещё немножко ниже.
– Толька, – озабоченно позвал я, – А если с тобой правда что-то случится? Тогда что?
– Ничего, – буркнул он, – Я всё равно улечу. Смотри лучше, как я повороты делаю.

Наконец, настал день, когда Толька решился лететь по-настоящему. С утра он ходил такой довольный, что будь его мама чуть внимательней, непременно обо всём догадалась бы. Но она не поняла, а вот Рената, кажется, заметила.
– Что-то ты весёлый такой, – хмуро сказала она Тольке, когда мы вместе обедали.
– Суп смешной попался, – улыбаясь, ответил тот. Рената только хмыкнула. Она часто злилась, глядя на Тольку.
Я пытался его отговорить, но не знал, как. Я сказал Тольке, что он не умеет летать, но тот не слушал:
– Умею, я всю книгу прочёл и тренировался, – сказал он, – Видел, как вожу?
– Так то на земле, а будет в воздухе.
– Сам знаю, что в воздухе, – раздражённо сказал он.
– А пушки? – спросил я его, – Папа говорит, в воде три большие пушки.
– Знаю, что пушки, – опять сказал Толька, – Это не пушки, а пэ-вэ-о. Только они, небось, не работают. Вон сколько времени прошло.
– Самолёты-то работают, – сказал я. Толя вдруг обернулся и зло посмотрел на меня.
– Тебе не интересно, что на других островах? – спросил он.
– Ну… интересно, – сознался я, – Только лучше ты всё же подожди, пока за нами приплывут. Папа говорит…
– Да не приплывут за нами! – крикнул Толька, – Это сказки всё!
– Папа говорит, что через…
– Врёт твой папа!
Я замолк, не понимая, что отвечать. Толька посмотрел на меня, и сказал, чуть спокойнее:
– Там другие небось пушки. По кораблям стреляют. И они ждут, что мы на самолёте прилетим.

Ночью мы стояли возле ангара. Толька уже вывел самолёт на дорогу. Было темно, луна светила неярко, прячась за тучами.
– Давай лучше днём полетишь, – предложил я, – Ты дороги не найдёшь в такой темноте.
– А я дороги и не знаю, – сказал Толька, – Буду лететь, пока не увижу что-нибудь. Курс держит сам, написано, что пилоты иногда спят внутри. Зато меня ночью пушки не разглядят.
– Слушай, точно! – воскликнул я, поражаясь Толькиному уму. Мне бы и в голову не пришло, что пушки можно перехитрить.
Толька влез в кабину и включил фару. Дорожка перед ним стала хорошо видна. Я стоял снизу, ожидая сам не знаю чего. Через пару секунд Толька снова выглянул.
– Денис… – нерешительно позвал он. Я посмотрел на него.
– Денис, хочешь со мной? Одному скучно, а так будем вместе самолёт вести. За приборами следить. И землю вместе найдём, знаешь, если там никого нет, можно назвать её в честь себя, прикинь, земля Косычева, а? Можешь первый собой назвать, я не против!
– Я не умею за приборами следить.
– Да я тебя научу, не бойся! Тут по книжке легко… – он протянул мне книжку, которую всё держал в руках, но я покачал головой. Толя посмотрел на меня и замолк.
– Папа старый будет скоро, – сказал я, – Придётся одному в поле работать. У меня же старших братьев нет…
Я не собирался так говорить, но вышло почти обиженно. Но Толька понял.
– Не будет старый, не бойся – сказал он, и улыбнулся – Я раньше вернусь!
Он собирался закрывать кабину, но я ещё позвал его:
– Эй… слушай, Толька, – сказал я вслед, – Будешь мимо пролетать, назови там чего-нибудь в честь меня. Остров какой-нибудь.
Толька гордо улыбнулся мне:
– Угу. И в честь Ренаты назову. Только заранее не говори, пусть сюрприз будет.

Он залез внут захлопнул кабину, а я отошёл в сторону, как мы договаривались. В книжке было сказано, что достаточно двадцати шагов, но я отошёл почти на шестьдесят и сел на траву. Самолёт зашумел, трава позади дороги затрепетала сильнее. Шум перешёл в грохот, тот в нестерпимый визг, очень тонкий и очень громкий. У меня заложило уши, а визг всё нарастал. Я подумал, что проснётся, наверное, весь остров.
Тем временем, серебрянная машина покатилась по дороге – медленно, потом всё быстрее и быстрее. С крыльями её что-то случилось, они раздвинулись в обе стороны и как-то наклонились, двигатель заревел так, что задрожала земля под ногами, и в самом конце дорожки самолёт вдруг подпрыгнул и взмыл в воздух.
Он и вправду полетел – ровно, хотя ужасно медленно. Я подумал, что сейчас он наклонится и упадёт, как всегда бывает после прыжка. Но самолёт только поднимался выше. Потом он легко развернулся и понёсся ко мне. Вдруг он оказался совсем близко, огромный, проревел мимо и скрылся за рощей.
– Толька! – заорал я от радости, взмахнув кулаком, – Лети, лети, Толька!
Самолёт опять показался в небе, чуть дальше, над морем. Я прыгнул несколько раз, размахивая руками – не знаю, видел ли Толя меня. За моей спиной кто-то всхлипнул. Я обернулся, увидел плачущую Ренату, и радость как-то прошла.
– Чего ты? – спросил я неловко, – Следила, что ли? Видишь же – летает! И никаких пушек! Он теперь знаешь что, он теперь на другие острова полетит.
– Дурачок он, – прохлюпала Рената, – Зачем ему другие острова? Чего ему тут не нравилось…
Она заплакала ещё хуже прежнего.
– Плакса, вакса, мандарин, – сказал я ей. Мне было жалко Ренату, – Ого!
Деревья вокруг нас задрожали, раздался гул. Рената распахнула глаза, испуганно оглядываясь. Она схватила меня за руку, и в тот же момент низко над нами с ужасным рёвом пронёсся Толькин самолёт. Он чуть покачал крыльями, удаляясь в море и на этот раз не сворачивая.
– Что… что… – всхлипнула Рената. Я оглянулся. На холме невдалеке, где стояла деревня, уже горел свет. Скоро прибегут взрослые.
– Это он прощался так, – сказал я, – Пошли спрячемся в лесу, а то нас заметят и вздуют. Теперь он уж насовсем улетел.

Но мы не успели дойти до леса. Затихающий шум самолёта вдали вдруг оборвался каким-то хлопком. Море сверкнуло. Там, где раньше летела машина с Толей, вспыхнуло солнышко, потом исчезло, и остались только падающие в воду крупинки. Плюх, плюх, – видно было, как они шлёпались с брызгами.
Я выронил ключи от ангара, потом наклонился, поискал в траве и подобрал. Рената выпустила мою руку. Стало тихо. Мы смотрели на морскую гладь, залитую слабым лунным светом.
– Это манёвр был, – объяснил я, едва понимая, что происходит, – Он обманул пушки. Самолёт тёмный и небо тёмное, ночью не видно.
Рената молчала. Облако, как назло, сошло с Луны, и та отразилась в воде яркой дорожкой.
– Манёвр, – тупо повторил я.
Она вдруг схватила меня за плечи, и заорала:
– Почему ты не помешал! Почему ты не помешал!
– Папа…
– Что папа!
– Он мне…
– Дурак! – крикнула она в лицо, села на землю и уставилась перед собой. Я сел рядом.
Минуту мы молчали. Потом я произнёс:
– Папа раньше говорил, что нельзя мешать. Что если кто-то мечтает сильнее тебя, то нельзя, потому что нечестно…
– Дурак! – опять сказала Рената.
– Ты же сама могла…
– И папа твой дурак!
Она, кажется, даже не плакала, а слёзы просто сами текли. Я опять затих, и не зная, что ответить, сказал:
– Толька обещал найти три острова и назвать их нашими именами. Я его попросил. Представляешь, были бы где-нибудь острова в честь тебя, меня и него. Даже на карты бы нанесли. Можно было бы туда на самолётах летать, вон их тут сколько. Представляешь, Рената на острове Ренаты, Толя на острове Толи, я…
Я запнулся. У меня кружилась голова. Я протянул руку и посмотрел на свои пальцы. Они были будто бы не мои.
– Надо было с ним улететь, – сказал я.
Из леса выбежало несколько взрослых, заметили и побежали к нам.

С тех пор ангар запирают на три замка, а из всех самолётов вынули генераторы. Но это зря, потому, что местные ребята больше никто не полетят. Это наверняка, я всех знаю. Только Толя мечтал о самолётах. Остальные вместе строят лодку, большую, с парусами, как в книгах. Прошло полгода, а готово только днище.
– Ещё несколько месяцев будем делать, – говорит папа, – а там сезон дождей, так что плаванье через год минимум.
Но я всё-таки жду иногда на берегу, гляжу вдаль – не плывёт ли кто к нам. Вряд ли, конечно.