Людям с ненаучным складом ума часто кажется, что логика подчиняется законам веса. Положишь на одну тарелку весов много правды – и они стерпят маленькую ложь на другой. Так работает, в частности, ум верующих.
Я уверен, что почти любой верующий, если только он не шизофреник, обладает сомнениями. Можно сколько угодно прятать от себя факты и убеждать себя в “общепринятости” уже две сотни лет забытых заблуждений, но видя, какое количество людей говорит об обратном, и слыша пробивающиеся даже сквозь полное помутнение рассудка здравые аргументы, любой верующий не может не засомневаться. Пусть он не думает крамольных мыслей, но ощущает эту неустойчивость в глубине подсознания. Он боится правды так же, как человек из чулана боится света.
По-моему, всякий верующий так или иначе понимает, что фактические основания его веры – шатки.
Откуда же берётся эта слепая уверенность, с которой многие верующие защищают результаты своей веры, иными словами – веру в целом? Ведь если основание подгнило, о результатах, казалось бы, нечего и говорить?
Её обретают, исправляя (маленькую ложь большой правдой…)
Вот например, семьи, которые усыпляют питомцев в связи с сегодняшним Армагеддоном. Наверняка, какими бы туголобыми они ни были, им не пришло бы в голову убить зверя просто по религиозным соображениям. Представьте, включают они “Семейное радио”, а им говорят:
– Сегодня господь хочет, чтобы вы убили свою кошку. На то есть указания в Библии.
Наверное, эти люди испытают какие-то колебания. По правде сказать, кошка-то их любимая, а указания эти, если быть честными – как повернёшь, так и вышло. Конечно, верующий в этом не сознается, но он скажет “проповедник мог не до конца понять истину”, и суть будет та же.
А теперь включает верующий семейное радио, и слышит:
– Завтра у господа запланировано Вознесение. О дне и часе том не знает никто, но по указаниям в Библии всё однозначно вычисляется.
Само по себе это откровение так же беспочвенно, как указание убить кошку. Но оно не требует немедленных активных действий, которые заставят человека подвергнуть его правдивость оценке и сомнению. Вместо этого новость лишь служит почвой для логических рассуждений:
– Завтра Вознесение, так что мы с Земли улетим, а наша кошечка останется. Кто её будет кормить, кто будет поить? Как она будет без нас? Гуманней её усыпить, чтобы она не мучилась.
Теперь, если человека охватят сомнения – а они его неизбежно охватят, поскольку он, в конце концов, убивает любимую кошку! – он будет проверять истинность только последнего звена в цепи своих выводов:
– Хм-м. Кошку-то убивать жалко. Но с другой стороны, как ещё поступить? Не бросать же её на произвол судьбы…
Действительно, эта часть логична. Поэтому у говорящего сомнений в ней нет, и повторив её, он убеждает себя в логичности результата. Но это самообман, поскольку сомнения были, и были они в самом первом шаге. Если бы разум верующего был чуть менее отуманен верой, он бы не чурался тех мест, которые подсознательно кажутся ему шаткими, а наоборот, подвергал их самому пристальному вниманию:
– Хм-м. Кошку-то убивать жалко. А вознесение ещё, может, и ошибка…
Проблема в том, что бесстрастный наблюдатель, “проверяя” свои убеждения, будет стараться их опровергнуть – именно в этом суть проверки. Верующие же и глубоко убеждённые люди “проверкой” называют оборону своего мнения. Ещё раз извлекая свои аргументы по одному, они любуются ими, соглашаются, что доводы безупречны, и кладут на прежнее место. Неудивительно, что те аргументы, которые вызывают в них подспудное беспокойство, извлекаются реже других.