void

Говорят, раньше наш остров был аэродромом. Это место откуда взлетают самолёты, у нас и сейчас этих самолётов полный ангар. Некоторые запускаются, но летать нельзя. Как-то я спросил папу, почему, и тот ответил:
– Собьют.
Где-то в море прячутся три огромные пушки, в каждой по шестнадцать зарядов. Они должны были стрелять по самолётам врага. Но в последний момент им приказали стрелять по всем.
– Так что улететь отсюда мы не можем, – говорит отец, – А теперь, наверное, и незачем.
Прежде ангар стоял открытым, но его заперли, когда мы подросли. Это чтобы никто не пытался улететь. Впрочем, никто и не пытался до моего друга Тольки. И тот не подавал виду до тринадцати лет, хотя задумывал раньше.
Как-то мы с ним и с Ренатой гуляли по берегу, и пришли как раз к тому месту. От ангара тянулась длинная дорога из бетона. На дверях висел замок. Толя обошёл здание целиком, постучал по железной стенке и спросил меня:
– Как думаешь, на других островах всё не так, как у нас?
– Небось не как у нас, – сказал я, – Папа говорит, там и здания есть – высоченные, и места столько – много дней идти!
– Ну уж много дней! – усомнился Толька, – А море?
– А моря там совсем нет.
Только недоверчиво хмыкнул и подёргал замок на двери.
– Вот бы открыть! – сказал он, – Я бы украл самолёт и слетал туда. Взрослые бы не заметили.
– Дурачок, – встряла Рената, которая всегда называла его дурачком, – Ты водить-то не умеешь.
– Там всё само летает, – беззаботно ответил Толька, – Дениса спроси.
Денис – это я. Я подтвердил:
– Папа говорит, оно на автоматике. Значит – помогает управлять, только рулём верти.
– Всё равно дурачок, – сказала Рената.

Через неделю Толька украл ключи. Мы собрались вечером на пляже и открыли двери ангара. Внутри стояли самолёты, как на картинках – много, двенадцать штук. Толя сразу же полез в ближайший, и несколько минут провозился, открывая стекло. Рената схватила меня за руку:
– Денис, верни его! Он сейчас улетит.
Я только покачал головой. Папа рассказывал, что самолёты взлетают с той бетонной полосы.
Тогда Рената крикнула Тольке:
– Дурачок! Слезай оттуда, а то что-нибудь сломаешь! Знаешь, как тебе влетит!
Тот не отвечал, роясь в кабине. Рената разозлилась, вырвалась и полезла наверх, но в этот момент самолёт тихонько загудел. Взметнулась пыль, из отверстия на конце потёк воздух.
– Толька, выключай! – крикнул я, – Авария будет!
Он высунулся из кабины, сияющий, и крикнул:
– Не будет! Это холостой режим. Проверка двигателей. Я читал к нему книгу, лётное руководство, у твоего папы свистнул!
Почему-то я обиделся на папу, хотя он и был не при чём.

Следующий месяц мы с Толькой по ночам бегали к самолёту. Ренату с собой не брали, слишком она нервничала, и даже не говорили ей ничего. Она всё равно догадывалась, и злилась, глядя на нас:
– Опять вы ночью туда ходили!
– Сама ты ходила! – врал Толька, – Мы с Денисом в карты играли. Он меня игре научил, “Дурак” называется.
Рената недоверчиво косилась на меня и спрашивала:
– А почему не позвали?
– Девчонкам в неё нельзя!
– Как это нельзя?
– А вот так нельзя, игра “Дурак” называется. У девчонки знаешь, как будет?
– Как? – спрашивала Рената, попавшись на крючок.
– Ду-ура! – хохотал Толька. Она краснела, била его кулачком в бок и уходила.
Я опасался, что она донесёт взрослым, но Толька и думать не хотел об этом.
– Не скажет, – говорил он, держа в руках сухую бумагу с рисунком приборной панели, – Она честная.
– Из вредности скажет, – предлагал я.
– Что не полетит?
– Что ты полетишь.
Толька улыбался.
– Я вас потом заберу, – говорил он, – Найду, где есть люди, прилечу с ними и заберу.
Мы как-то молча решили, что он уж точно полетит теперь, когда разберётся с управлением. Я никогда не соглашался, и надеялся, что Толька передумает, но так получалось. Уж слишком хорошо всё складывалось.
– И чего говорят, что сложно? – удивлялся как-то он, сидя в кабине – Рулём вертишь и едешь, как на тракторе.
У Толиной мамы в сарае стоял трактор – огромная машина с ковшом впереди. Трактор водил Толин папа, пока не умер, а потом старший брат. Раньше я жутко завидовал Тольке, поскольку он часто катался на тракторе, но потом он прокатил меня и стало скучно.
– Даже проще! – радовался Толька, – Смотри, смотри, как я еду! Смотри, сейчас разворачиваться буду.
– Папа говорил, что дети тоже воевали, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать, – Может, самолёты для детей простыми делали, чтобы не обучать.
Толька повернул руль влево, и самолёт чуть не съехал с шершавой дорожки в грязь. Тихо звякнул колокольчик, потом ещё раз.
– Само за дорогой следит!

Другой раз мы оставались в ангаре, и Толя часами проводил в кабине, возясь с управлением и изучая приборы. Я сидел позади него и молчал, стараясь не мешать.
– Это обучающий режим, – объяснил он как-то, – Смотри, я верчу рулём, и самолёт на картинке наклоняется. Это как бы по горизонту. А вот альтиметр, высоту показывает. А вот наклон вперёд-назад. А можно нажать вот так…
Он нажал что-то, и картинка на панели сменилась другой. Появилось нарисованое поле, с нарисованной серой дорогой на нём. Я перевесился через кресло, разглядывая рисунок.
– Не лезь, у тебя самого такое же! – увлечённо сказал Толька, и двинул рычаг вперёд, – Это тренировка такая. Как будто по-настоящему летаешь. Смотри, как я могу…
Дорога на картинке побежала на нас, замелькала и вдруг ушла под ноги. Стало видно горизонт и нарисованные холмы. Вдалеке светило яркое солнце, слепя глаза. Я на всякий случай выглянул и убедился, что мы по-прежнему на земле и в тёмном ангаре.
– Круто! – сказал я, вернувшись, – Давай Ренатке покажем.
Толька поморщился.
– Не надо, она ругаться будет, – ответил он, – Что мы опять сюда ходили. Лучше потом.
– Мы с ней совсем водиться перестали. Не гуляем, в гости не ходим, только на уроках встречаемся.
– Потом погуляем, – сказал Толька, – Сейчас совсем некогда.
– Ты улетишь потом. Сам же говорил.
Толька вздохнул.
– Ну значит, когда вернусь, – ответил он, озабоченно потянув на себя руль. Земля на картинке ушла ещё немножко ниже.
– Толька, – озабоченно позвал я, – А если с тобой правда что-то случится? Тогда что?
– Ничего, – буркнул он, – Я всё равно улечу. Смотри лучше, как я повороты делаю.

Наконец, настал день, когда Толька решился лететь по-настоящему. С утра он ходил такой довольный, что будь его мама чуть внимательней, непременно обо всём догадалась бы. Но она не поняла, а вот Рената, кажется, заметила.
– Что-то ты весёлый такой, – хмуро сказала она Тольке, когда мы вместе обедали.
– Суп смешной попался, – улыбаясь, ответил тот. Рената только хмыкнула. Она часто злилась, глядя на Тольку.
Я пытался его отговорить, но не знал, как. Я сказал Тольке, что он не умеет летать, но тот не слушал:
– Умею, я всю книгу прочёл и тренировался, – сказал он, – Видел, как вожу?
– Так то на земле, а будет в воздухе.
– Сам знаю, что в воздухе, – раздражённо сказал он.
– А пушки? – спросил я его, – Папа говорит, в воде три большие пушки.
– Знаю, что пушки, – опять сказал Толька, – Это не пушки, а пэ-вэ-о. Только они, небось, не работают. Вон сколько времени прошло.
– Самолёты-то работают, – сказал я. Толя вдруг обернулся и зло посмотрел на меня.
– Тебе не интересно, что на других островах? – спросил он.
– Ну… интересно, – сознался я, – Только лучше ты всё же подожди, пока за нами приплывут. Папа говорит…
– Да не приплывут за нами! – крикнул Толька, – Это сказки всё!
– Папа говорит, что через…
– Врёт твой папа!
Я замолк, не понимая, что отвечать. Толька посмотрел на меня, и сказал, чуть спокойнее:
– Там другие небось пушки. По кораблям стреляют. И они ждут, что мы на самолёте прилетим.

Ночью мы стояли возле ангара. Толька уже вывел самолёт на дорогу. Было темно, луна светила неярко, прячась за тучами.
– Давай лучше днём полетишь, – предложил я, – Ты дороги не найдёшь в такой темноте.
– А я дороги и не знаю, – сказал Толька, – Буду лететь, пока не увижу что-нибудь. Курс держит сам, написано, что пилоты иногда спят внутри. Зато меня ночью пушки не разглядят.
– Слушай, точно! – воскликнул я, поражаясь Толькиному уму. Мне бы и в голову не пришло, что пушки можно перехитрить.
Толька влез в кабину и включил фару. Дорожка перед ним стала хорошо видна. Я стоял снизу, ожидая сам не знаю чего. Через пару секунд Толька снова выглянул.
– Денис… – нерешительно позвал он. Я посмотрел на него.
– Денис, хочешь со мной? Одному скучно, а так будем вместе самолёт вести. За приборами следить. И землю вместе найдём, знаешь, если там никого нет, можно назвать её в честь себя, прикинь, земля Косычева, а? Можешь первый собой назвать, я не против!
– Я не умею за приборами следить.
– Да я тебя научу, не бойся! Тут по книжке легко… – он протянул мне книжку, которую всё держал в руках, но я покачал головой. Толя посмотрел на меня и замолк.
– Папа старый будет скоро, – сказал я, – Придётся одному в поле работать. У меня же старших братьев нет…
Я не собирался так говорить, но вышло почти обиженно. Но Толька понял.
– Не будет старый, не бойся – сказал он, и улыбнулся – Я раньше вернусь!
Он собирался закрывать кабину, но я ещё позвал его:
– Эй… слушай, Толька, – сказал я вслед, – Будешь мимо пролетать, назови там чего-нибудь в честь меня. Остров какой-нибудь.
Толька гордо улыбнулся мне:
– Угу. И в честь Ренаты назову. Только заранее не говори, пусть сюрприз будет.

Он залез внут захлопнул кабину, а я отошёл в сторону, как мы договаривались. В книжке было сказано, что достаточно двадцати шагов, но я отошёл почти на шестьдесят и сел на траву. Самолёт зашумел, трава позади дороги затрепетала сильнее. Шум перешёл в грохот, тот в нестерпимый визг, очень тонкий и очень громкий. У меня заложило уши, а визг всё нарастал. Я подумал, что проснётся, наверное, весь остров.
Тем временем, серебрянная машина покатилась по дороге – медленно, потом всё быстрее и быстрее. С крыльями её что-то случилось, они раздвинулись в обе стороны и как-то наклонились, двигатель заревел так, что задрожала земля под ногами, и в самом конце дорожки самолёт вдруг подпрыгнул и взмыл в воздух.
Он и вправду полетел – ровно, хотя ужасно медленно. Я подумал, что сейчас он наклонится и упадёт, как всегда бывает после прыжка. Но самолёт только поднимался выше. Потом он легко развернулся и понёсся ко мне. Вдруг он оказался совсем близко, огромный, проревел мимо и скрылся за рощей.
– Толька! – заорал я от радости, взмахнув кулаком, – Лети, лети, Толька!
Самолёт опять показался в небе, чуть дальше, над морем. Я прыгнул несколько раз, размахивая руками – не знаю, видел ли Толя меня. За моей спиной кто-то всхлипнул. Я обернулся, увидел плачущую Ренату, и радость как-то прошла.
– Чего ты? – спросил я неловко, – Следила, что ли? Видишь же – летает! И никаких пушек! Он теперь знаешь что, он теперь на другие острова полетит.
– Дурачок он, – прохлюпала Рената, – Зачем ему другие острова? Чего ему тут не нравилось…
Она заплакала ещё хуже прежнего.
– Плакса, вакса, мандарин, – сказал я ей. Мне было жалко Ренату, – Ого!
Деревья вокруг нас задрожали, раздался гул. Рената распахнула глаза, испуганно оглядываясь. Она схватила меня за руку, и в тот же момент низко над нами с ужасным рёвом пронёсся Толькин самолёт. Он чуть покачал крыльями, удаляясь в море и на этот раз не сворачивая.
– Что… что… – всхлипнула Рената. Я оглянулся. На холме невдалеке, где стояла деревня, уже горел свет. Скоро прибегут взрослые.
– Это он прощался так, – сказал я, – Пошли спрячемся в лесу, а то нас заметят и вздуют. Теперь он уж насовсем улетел.

Но мы не успели дойти до леса. Затихающий шум самолёта вдали вдруг оборвался каким-то хлопком. Море сверкнуло. Там, где раньше летела машина с Толей, вспыхнуло солнышко, потом исчезло, и остались только падающие в воду крупинки. Плюх, плюх, – видно было, как они шлёпались с брызгами.
Я выронил ключи от ангара, потом наклонился, поискал в траве и подобрал. Рената выпустила мою руку. Стало тихо. Мы смотрели на морскую гладь, залитую слабым лунным светом.
– Это манёвр был, – объяснил я, едва понимая, что происходит, – Он обманул пушки. Самолёт тёмный и небо тёмное, ночью не видно.
Рената молчала. Облако, как назло, сошло с Луны, и та отразилась в воде яркой дорожкой.
– Манёвр, – тупо повторил я.
Она вдруг схватила меня за плечи, и заорала:
– Почему ты не помешал! Почему ты не помешал!
– Папа…
– Что папа!
– Он мне…
– Дурак! – крикнула она в лицо, села на землю и уставилась перед собой. Я сел рядом.
Минуту мы молчали. Потом я произнёс:
– Папа раньше говорил, что нельзя мешать. Что если кто-то мечтает сильнее тебя, то нельзя, потому что нечестно…
– Дурак! – опять сказала Рената.
– Ты же сама могла…
– И папа твой дурак!
Она, кажется, даже не плакала, а слёзы просто сами текли. Я опять затих, и не зная, что ответить, сказал:
– Толька обещал найти три острова и назвать их нашими именами. Я его попросил. Представляешь, были бы где-нибудь острова в честь тебя, меня и него. Даже на карты бы нанесли. Можно было бы туда на самолётах летать, вон их тут сколько. Представляешь, Рената на острове Ренаты, Толя на острове Толи, я…
Я запнулся. У меня кружилась голова. Я протянул руку и посмотрел на свои пальцы. Они были будто бы не мои.
– Надо было с ним улететь, – сказал я.
Из леса выбежало несколько взрослых, заметили и побежали к нам.

С тех пор ангар запирают на три замка, а из всех самолётов вынули генераторы. Но это зря, потому, что местные ребята больше никто не полетят. Это наверняка, я всех знаю. Только Толя мечтал о самолётах. Остальные вместе строят лодку, большую, с парусами, как в книгах. Прошло полгода, а готово только днище.
– Ещё несколько месяцев будем делать, – говорит папа, – а там сезон дождей, так что плаванье через год минимум.
Но я всё-таки жду иногда на берегу, гляжу вдаль – не плывёт ли кто к нам. Вряд ли, конечно.

Четыре сверкающих автомобиля выстроились в ряд – вычищенные, надраенные до блеска в стёклах, десять раз проверенные и отлаженные. Гонщики стояли возле своих машин, похлопывая их по крышам – каждый в форме с полосами своего цвета. Синий, красный, зелёный и черный.
Судья высоко поднял торжественный стартовый флаг. Комментатор засуетился перед камерой:
– В эфире? Уважаемые телезрители! Уважаемые наблюдатели на стадионе. Уважаемые посетители сети интернет. Напоминаю, что через пять минут, через каких-то пять минут начнётся первая в истории человечества гонка на машинах времени. Пять ДеЛореанов, которые выстроились перед вами, – нет, простите, их четыре. Один из гонщиков отказался от битвы. Эти четыре ДеЛореана пронзят время и промчатся по ключевым точкам человеческой истории. Это – …
Корреспондент неопределённо взманул рукой. Со стороны могло показаться, что его палец указывает в пустоту, но на экранах телевизоров в этом месте возникло изображение: трибуна, а за ней щупленький человек средних лет с усиками.
– Гитлер! Вы все его, конечно, знаете. Великий диктатор двадцатого столетия. Встречайте, фюрер Гитлер – первый чекпоинт сегодняшней гонки. Четырём гонщикам нужно застрелить Гитлера и трёх его ближайших приспешников, во время их выступления в тридцать девятом году! Честь убить фюрера выпала, как мы уже сообщали, красному игроку, Джулио Фернандесу. Итак, первый чекпоинт – Гитлер. Апплодисменты Гитлеру!
За кадром раздались записанные апплодисменты. Виртуальная публика хлопала усатому гражданину, а тот бил кулаком и взмахивал рукой, гневаясь на трибуне.
– Второй чекпоинт – …
Картинка сменилась. Теперь вместо Гитлера появится пожилой дедуля с остатками седых волос и огромной курчавой бородой. Скрючившись в захламлённой комнате, дедуля вычерчивал что-то при свете свечи.
– Для многих из вас он станет открытием. Человек, которые предсказал большую часть изобретений смутного двадцатого века! Настоящий изобретатель вертолёта и великий художник, встречайте – Леонардо Да Винчи, гений, опередивший своё время. Посмотрите внимательно: именно в этот момент на ваших экранах Да Винчи делает наброски своей знаменитой Моны Лизы. Честь убить Да Винчи выпала, повторяем, зелёному игроку, Микелю Ангелосу! Остальным придётся удовольствоваться его помощниками. Апплодисменты Да Винчи и Микелю Ангелосу!
Раздались апплодисменты. Дедуля на картинке нахмурился, схватил набросок и разорвал его в клочья. Нервно теребя пальцами, он вскочил со стула и удалился вглубь комнаты.
– И наконец…
Корреспондент с улыбкой взмахнул ладонями, представляя последнюю картинку. На ней плечистые ребята в броне прибивали гвоздями к огромному кресту печального бородатого мужчину. Несколько человек в отдалении ломали руки, но не решались вступиться за жертву. Корреспондент взглянул в пустоту за своим плечом – у него-то картинки не было, – и пожал плечами, как бы разделяя со зрителем его негодование.
– Ужасные нравы были в Древнем Риме! Прибивать человека гвоздями, к кресту – как не стыдно. Наш последний чекпоинт, и, если позволите, гвоздь нашей программы – тот, о ком знают даже аборигены далёких Соломоновых Островов, человек, чьё имя помнят вот уже две тысячи лет, самый великий мужчина из когда-либо живших на Земле. Встречайте – сын плотника, простой парень из Назарета, Иисус Христос – на ваших экранах! Прямо сейчас его прибивают к позорному кресту, где ему предстоит висеть ещё много часов – а скоро вы услышите гром божий, он прозвучит ровно в момент начала гонки! С Иисусом Христом должен был расправиться чёрный гонщик, Богослав Кериотский, остальным полагалось расстрелять зрителей. Но!.. Внимание!..
Корреспондент наклонился к камере, заслоняя картинку на заднем плане. Там печальный мужчина морщился от боли, когда ему в руку вбивали гвоздь.
– Только сегодня и только сейчас в правила было внесено исключение. Минуту назад мне сообщили, повторяю, это эксклюзивная новость, что финал этого грандиозного шоу будет изменён. Иисуса Христа, Иисуса из Назарета разрешается убить – …
– Любому, кто первым доберётся до этого чекпоинта! Вы слышите? Любому! Это значит, что нам сегодня гарантировано потрясающее развлечение! Кто бы из гонщиков не финишировал первым, мы всё равно насладимся этой чудесной сценой! Убийство Иисуса Христа! Ещё пару лет назад это казалось невозможным!..
Оператор сделал жест рукой, и журналист спохватился:
– Да-да-да, уважаемые телезрители, пришло время прерываться. Захватывающее мгновение уже на носу. В этот момент все камеры мира, я могу без преувеличения сказать, все телекамеры смотрят на четырёх отважных мужчин возле машин времени. Через мгновения судья взмахнёт рукой – видите, он уже заносит руку, – и они помчатся в прошлое, быстрее, быстрее, а мы будем рядом с ними каждое мгновение этой увлекательной гонки.
– На всякий случай хотелось бы повторить, что ничего, внимание, ничего из происходящего не отразится на нашей реальности. Бояться нам совершенно нечего. Путешествия во времени прекрасно изучены, любые вносимые изменения отразятся лишь на последующих ветках времени, а нам с вами абсолютно ничего не грозит. Наше прошлое неизменно, и –
Оператор отчаянно замахал руками, и корреспондент остановился. Он доверительно улыбнулся и пожал плечами.
– …Простите, я вынужден прерваться. Секунды до старта. С вами был Валерий Конюхов, наслаждайтесь зрелищем.
Оператор опустил камеры. Торжественные звуки гимна планеты раздались над полем. Многомилионная толпа на стадионе вскочила в едином дружном порыве. Огромные часы над полем отсчитывали последние секунды, судья занёс руку, гонщики схватились за ручки дверей, готовясь немедленно сорваться с места.
И в этот момент…
…на поле…
…одна за другой, раздались три вспышки. Три прекрасных автомобиля вылетели из жёлтых разрывов, колёса их оставляли огонь на траве. Очертания их были гладки, а формы чудесны, они блестели в ярких лучах прожекторов. От них шёл дым. Из дверей рванулись три молодых человека – фиолетовый, рыжий и золотой, в обтягивающих костюмах. На ходу они целили аккуратными маленькими бластерами.
Судья начал опускать руку, полотнище взметнулось, но не дошло до конца траектории. Где-то в середине взмаха – чпок, чпок, чпок, – ему под сердце вошли три метких луча, пущенных золотым визитёром. Рука застыла и неловко упала, судья выронил флаг и рухнул на колени. Вместе с ним рухнули два других гонщика.
Оставшиеся двое хлопали глазами, ничего не понимая. Толпа на стадионе затихла, кто-то по инерции ещё прыгал и махал руками, другие присматривались из-за спин, не веря своим глазам. Рыжий, золотой и фиолетовый гости не теряли времени даром, они уже неслись обратно ко своим машинам, часто дыша. Из груди судьи хлынула кровь, он свалился, располосованный надвое. Выжившие гонщики прислонились к ДеЛореанам, а убитые сплозали на землю. Гости, тем временем, прыгнули в свои сверкающие машины и рванули с места, один за другим, вырывая колёсами траву и разбрасывая комья грязи. Сейчас же они исчезли в сполохах света.
Стадион затих.
Автоматическая система пожаротушения включилась под куполом и принялась заливать горящее поле. Там, где струи воды касались травы, поднимался обильный белый дым.
На огромном экране сверху Иисус из Назарета кривился, а кровь текла по его пальцам.
Несколько секунд ничего не происходило. Первым сориентировался комментатор, видимо в нём сыграл профессионализм. Испуганно оглянувшись, он щёлкнул пальцами. Оператор поднял камеру, и журналист заговорил, но теперь голос его был нервным:
– Прямое включение с гонки века. Произошла ужасная трагедия. Похоже, у нас тут… Мы… мы пока не можем сказать точно, что происходит, но судя по всему…
Он обернулся.
– Судя по всему… Вы знаете, я как-то растерян, я не могу сейчас сформулировать свои эмоции. Похоже, мы… похоже, нас…
В этот момент над полем раздался новый грохот и сверкнула ещё одна вспышка. На сей раз, в сполохах огня, выскочил огромный белый вэн. Он затормозил прямо посреди поля, задние дверцы его раскрылись, и оттуда выбежала целая команда людей – операторы, гримёры, стилисты, и, наконец, опрятный молодой человек с фирменной телевизионной улыбкой. Во мгновение он выпрямился и поправил галстук, а три оператора нацелили на него камеры. Один показал колечко пальцами. Молодой человек улыбнулся и поднял микрофон. Трибуны позади него начинали шуметь, но прибывшего это нисколько не волновало. Он говорил, и голос его громом разносился под куполом, передаваемый десятками портативных усилителей вэна.
– Мы находимся на стадионе века, в далёком две тысячи тридцать первом. Как мы видим, Лемак ведёт уже вторую точку подряд, его меткие выстрелы сразили замечательного судью наповал. Вы все стали свидетями этой неподражаемой сцены. Выстрел, ещё выстрел, удивление и боль на лице мужчины – и упавший флаг, разжавшиеся пальцы. А Лемак-то, Лемак! Вы видели это? Ни секунды промедления.
Молодой человек доверительно улыбнулся всем трём камерам сразу, не обращая внимания на гул и панику за своей спиной:
– Как он шёл! Нет, как он шёл!…

Я сейчас помру. Серьёзно. У меня кружится голова, колет руки и затылок, четыре часа ночи на будильнике, пока я дописывал последние абзацы, мне приходилось постоянно вскакивать и прыгать, а также разминать руки, поскольку они отказываются работать. Пальцы не двигаются. Недосып + десяток чашек кофе + чёрт знает что ещё. Вышеизложенное сочинялось на ходу, не проверялось, не обдумывалось, не перечитывалось, и высосано из слов “гонки на машинах времени”. Больше ничего. Если окажется, что получилось унылое непотребство, сильно не злитесь. Всё, я ушёл спать.

Позовите специалистов.

– Боюсь, что у меня плохие новости.
Первый советник имератора по военным делам припал на одно колено.
– Милорд, боюсь, что нас атакует снарк.
Император галактики вскочил со своего трона:
– Снарк! Мы истребили их всех в великой войне!
– Этот сумел избежать смерти.
– Наши элитные отряды…
– Уже уничтожены, – советник склонил голову.
– Вооружённые силы планет…
– Разбиты вдребезги.
Император нахмурился:
– Мы можем использовать Секретное Оружие!
– С прискорбием напоминаю вам, милорд, что в великой войне Секретное Оружие сдерживало снарков лишь пятнадцать минут.
Советник печально уставился в пол. Император прошёлся взад-вперёд по огромному залу. Затем он куснул ноготь и сказал:
– Тогда у нас нет выхода.
– Я понимаю, как вам тяжело, милорд, – поспешил заверить его советник.
– У нас нет выхода. Нам придётся расконсервировать Землю.

– Третья боевая дивизия уничтожена! Докладываем, третья боевая дивизия уничтожена.
– Сообщает Блоргх с Центавры: снарк только что уничтожил какой-то отряд кораблей, возможно, боевой дивизион, и движется к звезде…
– Третья боевая дивизия: потери 98%. Четвёртая боевая дивизия: потери 85%. Пятая…
– Восьмую дивизию к бою в квадрате К-9.
Огромный зал шумел. Император стоял в рубке у самого свода и наблюдал за ходом битвы. Империя проигрывала.
– Восьмая дивизия потеряна…
– Расконсервация планеты Земля через две минуты.
Зал тут же затих. Командиры дивизий, начальники фронтов, секретари – все подняли головы на огромный экран, отражавший ход битвы. Сейчас на нём крутилось объёмное изображение Земли.
– Четвёртая боевая дивизия уничтожена! Докладываем, четвёртая боевая дивизая уничтожена, – надрывался кто-то по рации.
– Расконсервация планеты Земля через одну минуту.
Все в зале сглотнули. Кое-кто полез в карман за таблетками.
– Вы всё сделали правильно, милорд, – печально сказал императору его первый советник.
– До-ми-соль-до, – пропело радио, – Планета Земля расконсервирована.

– Ну-ка, ну-ка, что это за звёздочка? – пробормотал Джейкоб, вглядываясь в окуляр. Он повернул колёсико фокуса на миллиметр в сторону, и…
…небо внезапно вспыхнуло миллионами звёзд.
– Мать честная, – заорал ослеплённый Джейкоб, отпрыгивая от телескопа и часто моргая, – Мать честная, это что, ядерная война?!
По всему миру астрономы хватались за головы.

В зале висела тяжёлая тишина. Тикали секунды. Снарк прорывался в систему Центавры. Все ждали вестей с Земли.
– Ну что? – спросил кто-то. Ответом ему было напряжённое молчание.
– Сколько ещё ждать-то? – поинтересовался второй. На него зашикали.
Наконец, голос в динамиках неуверенно спросил:
– Милорд, сэр Император, разрешите обратиться?..
– Ну что, что с Землей?! – перебил его император, – Они не злятся на нас? Они согласились помочь?!
– Касательно этого, милорд… видите ли… под куполом земляне деградировали.
– Как деградировали?! – вскричал император, вскакивая со стула, – Полно! Земля была планетой смерти ещё до образования империи! Самые лучшие, самые умные и опасные бойцы! Кулак империи – деградировал?!
– Позвольте вам показать, сэр Император.
На экране вспыхнули изображения: люди пашут землю плугом. Погонщик подстёгивает лошадь. Деревянный дом около леса. Одни картинки сменялись другими. Люди едут на автобусе. Строят самолёт, запускают ракету.
– Жидкостное топливо, сэр. Они только-только вышли в космос на жидкостном топливе.
Император затряс головой:
– Нет, нет, не может быть! Быть того не может! Когда мы запечатывали их, они могли уничтожать звёзды!
– Боюсь, милорд, что нам остаётся лишь полагаться на собственные силы, – постарался утешить его советник.
И тут император поднял голову и нехорошо усмехнулся.
– Ну что ж, – сказал он, – Ну что ж. Раз судьба жестока к нам, мы будем играть нечестно. Попробуем блефовать. Откройте мне канал связи со снарком.
– Е- Есть, сэр! – советник махнул рукой, и фотографию Земли на экране сменила огромная, чудовищная морда. Пятиметровые клыки, узкие кровавые глаза, ненависть в каждой чёрточке. Снарк. Самое опасное существо галактики на самом разрушительном звездолёте во вселенной.

– А-а, – прорычал снарк, – Император! Какая встреча! Признаться, не ожидал такой чести.
– Нам надо поговорить, снарк.
– Когда кому-то надо поговорить, он для начала прекращает атаки, – ухмыльнулся снарк, – Но вы не трудитесь. Мне не сложно разбивать вас и за беседой. Ах, вы такие лёгкие цели. Как мало вы умеете, как мало вы знаете о войне.
– У нас есть те, кто знает о войне побольше тебя, чудовище.
– Да что вы, – снова протянул снарк, и хрипло улыбнулся, обнажая второй ряд перемалывающих зубов, – Неужто ваш хвалёный имперский дивизион? За последние пять тысяч лет вы сильно сдали, детишки.
– Ты что-нибудь слышал о планете Земля?
Снарк тотчас наклонился огромной мордой к камере.
– Земляяя! – сказал он, заинтересовавшись, – Да, я слышал о Земле. Я слышал. Земля ещё жива?
– Жива, – кивнул император.
– Но почему же… – снарк казался удивлённым, – почему же вы такие слабаки?..
А! – он дёрнулся, – я знаю! Земля отказала вам в помощи, ребятки. Так? – снарк захихикал. Император не обратил внимания на его смех.
– Земля находится под карантином, – сказал он, – Мы можем снять его в любую минуту, и земляне, разумеется, тебя уничтожат. Вот только нам не хотелось бы прибегать к таким мерам.
– Вы их боитесь, – понимающе усмехнулся снарк, – Трусы.
– Да, мы их боимся. Мы предлагаем тебе перемирие. Оставь, – император тяжело вздохнул, – оставь всё так, как есть. Захваченные территории достаются тебе. Землю мы…
– Трусы! – зарычал снарк, вцепляясь когтями в своё кресло – Трусы! Трусы! Жалкие трусы! Я уничтожу вас всех до единого!
– В таком случае мы расконсервируем…
– Давайте! Выпустите их, вы, трусы! Дайте мне достойного противника, о слабаки! – ревел снарк, – Вы думали напугать меня силой?! Думали напугать? Я не боюсь силы!
Капельки пота стекали по лбу императора.
– Ты не оставляешь нам выбора, – начал он, но снарк его перебил.
– Где она? – низко наклонившись к экрану, прорычал он, – Где Земля?! Вы уже сняли с неё консервацию? Не отвечаешь? Ну ладно же…
Снарк протянул своё длинное склизкое щупальце к самой камере и коснулся её. В воздухе возник отвратительный тонкий свист.
– Выключайте… – крикнул первый советник, но опоздал. Весь зал замер.
– Где она? – тихо прошептал снарк, и император моргнул, схватившись руками за горло.
– Н… нет, – выдавил он, – не хочу…
Глаза его остекленели. Все в зале застыли, наблюдая, но не в силах вмешаться.

На экране возникла картинка.
Шла война. Танки катились по грунту, оставляя за собой долгие полосатые следы. Взрывались снаряды, плакал искорёженный метал. Люди бросались на амбразуры грудью, другие бежали на врага по их трупам. Танки втаптывали их в землю, снаряды превращали в красную пыль. Огненные грибы росли за спинами солдат, испаряя реки и сметая леса. В тёмном от пепла небе маленькие стальные искорки кружились в смертельном вальсе, разделяясь и сталкиваясь, вспыхивая огненными точками и падая к земле обломками.
Снарк смотрел.
Шла война. Чугунные ядра со свистом врезались в толпу, выкашивая в ней длинные кровавые просеки. Всадники на лошадях мчались на копья, протыкали пехоту и падали под копыта коней товарищей. Полк солдат погибал под мушкетными выстрелами, маршируя, и не решаясь сломать построение. Корабли тонули, пробитые десятками выстрелов, но всё равно разворачивались, чтобы успеть напоследок ответить залпом.
Снарк внимательно смотрел.
Шла война. Камни свистели в воздухе, подожжённые стрелы летели на город, птицы с опалёнными хвостами возвращались к себе в гнёзда и люди горели заживо в своих домах. Мужчины убивали жён и детей, чтобы избавить их от вражеского плена. Кипящее масло лилось со стен, и муравьи на нитках корчились, варясь в нём заживо.
Люди рубили, колотили, проламывали черепа, отрубали руки, ноги и головы, взрывали и сжигали, сметали и ровняли с землёй.
На лицах их была звериная ярость.

Наконец, снарк кивнул своей огромной клыкастой мордой.
Картинка с Земли пропала. Люди в зале обрели возможность двигаться.
– Выключите! – закричал кто-то, но экран с чудовищем не выключился.
– Я всё понял, – прорычал снарк, – Я всё понял и улетаю.
Брови императора поползли вверх.
– Улетаешь? – испуганно переспросил он, – Как – улетаешь. Ты же только что… – он дёрнулся, – Ты… не вернёшься?
– Нет.
Советник пихнул императора локтем в бок, но тот не сдержался:
– Но ты же… хотел сражаться с землянами?
Снарк засмеялся. Его смех громом отдавался под куполами зала:
– Я видел достаточно, – ответил он, – Когда эти люди будут готовы со мной сразиться, они сами меня найдут. Они найдут. Найдут, найдут меня, не сомневайтесь.
И экран отключился под дикий хохот сумасшедшего снарка.

– Корабль снарка улетает.
Советник посмотрел на императора и в глазах обоих читалось облегчение.
– Что это было? – спросил он техников.
– Военная кинохроника, – ответил один, – Мы перехватили сигналы их телевидения.
– Военная? – император наклонил голову, – Мне казалось, они были недостаточно развиты для настоящей войны. У них даже S-поля нет. Какая же это война? На тяпках, тряпках и расщеплении ядра?
– Простите, милорд. Они воюют, чем могут.
Император ухмыльнулся.
– Ну тогда верните на место колпак, – сказал он. – Пускай ещё повоюют.